Русь расстеленная[СИ] - Сергей Шведов

Из темноты на окна машины сыпал какой–то мелкий, похожий на манную крупу, снежок. Али гнал машину по пустым улицам, не снижая скорости на поворотах. Девочки на заднем сиденье только безвольно мотали головами из стороны в сторону, когда машину слишком круто заносило на скользкой дороге.

Когда высаживали Зелму у теткиного подъезда, Боня напомнил:

— Скажи тетке, пусть перезвонит утром по вчерашним адресам и извинится, что не выполнили заказ. Завтра отработаем.

— Завтра выходной, — ответила Зелма.

— На пенсии отдыхать будете.

— Завтра выходной, сказала.

— Какой выходной! По выходным у нас самая работа.

Но Зелма уже захлопнула за собой дверцу машины, а девочки дружно отвернулись от Бони.

— После такой «работы» никаких денег не захочешь, — зевнула в кулачок Таня Ким. — Жди теперь, пока все заживет.

— Бабы живучие и заживучие.

4

— Тики–так бу сделано, начальничек!

Таня Ким вытянулась по струнке и приложила руку к голове, отчаянно ломаясь и отдавая честь дежурному сержанту, который строго–настрого приказал ей вернуться в палату через полчаса.

— Не цепляй ты ее, — прошамкала беззубым ртом кастелянша, запахиваясь в застиранный байковый халат, чтобы вместе с Таней выйти на улицу из кожно–венерологического диспансера. — Как матрасы все перетаскают, так я их отпущу назад. Впервой, что ли? Эта красавица проверенная, она у меня уже третий раз на излечении ошивается. Все у ней, как на собаке, заживает, и никто не скажет, что десять раз штопанная.

Таня Ким, в таком же долгополом байковым халате невероятного размера и безразмерных же галошах на босу ногу, выпорхнула на волю из стен с окнами за решеткой, от которых не отделаться, и зажмурилась от яркого солнца. Хоть и не баловала в этот год погода солнечными деньками, а у Тани уже проступили еле заметные веснушки.

С этими бледными конопушками и двумя короткими косичками, сейчас она вообще была похожа на несмышленого подростка, до того чисты и наивны были ее ледянисто–голубые глаза. Потому–то, какая–то старушка–посетительница во дворе, как только глянула на Таню, запричитала:

— Дочка ты моя, дочка! Да как же ты сюда попала?

Таня Ким давно привыкла, что ее всегда и повсюду принимают за наивную скромницу, только потупила глазки и затрепетала ресницами, словно вот–вот расплачется. А вот старушка действительно всплакнула и протянула ей шоколадную конфету, которая старая неизвестно для кого берегла. Ведь в наше время не каждая пенсионерка позволит себе съесть шоколадную конфетку, все прибережет для внуков.

Работа во дворе была простая и знакомая. Тане предстояло на пару с подружкой по несчастью и палате, с тем же диагнозом, перетаскать разложенные на солнышке для просушки матрасы снова в склад. Для таких работ кастелянша всегда привлекала самых бойких больных, а Таня Ким ради глотка свободы готова была даже горы свернуть, не то что таскать вонючие матрасы.

Но даже для сержанта на тумбочке у выходной двери было понятно, что дело затевается не только ради невинных хозработ. Кастелянша регулярно выпускает своих пленниц на свободу, чтобы они прошлепали в галошах через дорогу в магазин за выпивкой на деньги, которыми их снабдили развеселые обитатели этого печального лечебного заведения.

Сумку с бутылками передадут кастелянше, та незаметно для охраны пронесет ее со своим барахлом в палаты. А под вечер в тумбочке на вахте у сержанта как–то незаметно появится бутылка «белой». Обиженные судьбой клиенты вендиспансера привыкли к сверхактивной ночной жизни и с трудом выдерживали трезвое воздержание. От нудного бытования взаперти они могут взвыть и перебеситься чуть ли не поголовно, если не дать им в меру расслабиться привычным образом. После выпивки они тайком начнут обмениваться своей заразой друг с другом, а потом тихо–мирно уснут.

Система такой психологической разгрузки была отлажена еще при царе горохе, и пока не дала ни единого сбоя.

За три года учебы в училище, Таня успела побывать в этих скучных стенах уже три раза, и что удивительно, всегда на производственной практике. Так что даже легче было оправдываться пред завучем за вынужденные прогулы. А как реагировала администрация лицея–профтехучилища на звонки из вендиспансера, мы уже знаем. Автомат с презервативами директор так и не поставил у входа в лицей, как обещал представительницам общества борьбы за гендерное равенство, но всякий раз клятвенно заверял принять самые крутые меры против гомофобии и нетерпимости к сексуальным меньшинствам. Но это можно сравнить с обещаниями метеорологов обеспечить на период летних отпусков ясную и теплую погоду. Содомия никак не хотела проникать за стены лицея.

5

Таня с подружкой вспорхнули длинными полами ужасных серых халатов и, весело чирикая, перелетели грязную широкую улицу, боясь потерять галоши. Мужики в очереди за вином давно знали перелетных пташек из этого гнездышка и на всякий случай посторонились, подпуская их к прилавку. Хоть, по их мнению, зараза к заразе не пристает, но все же береженого бог бережет.

Очень скоро, держа тяжелую сумку за длинные лямки с двух сторон, Таня с подружкой пошлепали галошами по весенним лужам назад.

Танина розовая мордашка буквально светилась от счастья побывать на свежем воздухе. Теплое солнышко пронизывало насквозь ее каштановые кудряшки, делая их то кремовыми, то рыжеватыми. А глаза сверкали, как две подтаявшие льдинки, синие–синие.

Ей повсюду было весело… С пятого этажа больницы вдалеке виднелось осточертевшее за время производственной практики кафе. Тане даже здесь за окнами с решетками было веселей, чем работать официанткой в тошниловке. Особенно весело представлять, как старичок–кадровичок рвет последние волосы на своей лысине, узнав причину своей позорной болячки. Как только он теперь от своей бабки надоедливой отбрешется, когда она каждый час звонит ему на работу по телефону: «Петечка да Петечка»?

За таким вот развеселыми мыслями Таня Ким не сразу заметила, что у калитки в чугунной загородке топталась Африка, с ног до головы в белом, такой у ней был, по мнению Тани, дебильный вкус.

— Ну, мать моя! — подмигнула Таня напарнице, запыхавшейся с тяжелой сумкой. — Сегодня гостей принимаем — загуляем! Притомились за решеткой.

Африка стояла какая–то не такая, как прежде. Покачиваясь на каблуках, она виновато улыбалась навстречу девушкам в удивительных халатах и не менее удивительных галошах, которые стояли у кастелянши в тумбочке у выхода именно для таких случаев.

— Чего накуксилась и смотришь, как нетельная корова? Не тебе ж уколы в задницу ширяют по десять раз на дню, — потормошила Таня Африку за рукава куртки. — Целоваться на радостях не будем, ты заразных боишься хотя и сама зараза еще какая! Пошли вон в тот скверок — у нас полная сумка бутылок.

Танина соседка по палате скривилась на Африку, смеривая ее едким взглядом с ног до головы. Африка, как всегда, была во всем белом, от этого лицо с первого взгляда казалось сплошным темным пятном.

— Слышь, Танька, сержант на вахте приловит и потом таких свистюлей подвалит, что от уколов на задницу не сядешь.

Хотя напарница на вид была выше и крепче Тани Ким, но болезнь отбирала все–таки у нее жизненные силы — она все мерзла на ветру и куталась в застиранный халат. Это Тане было все нипочем.

— Ай, — провела по воздуху кукольной розовой ручкой Таня, словно помахала кому–то вдалеке. — Перетопчется наш дядечка сержант на месте. А ты, Африка, дай подкурить!

Черная Африка, а по паспорту Света Иванова, стояла неподвижно, засунув руки в карманы куртки и широко раскрытыми карими глазами на белоснежных белках в упор смотрела на Таню Ким, не говоря ни слова.

— Чего уставилась, как будто умирающую навещаешь? Через месяц я буду чистая, как стеклышко. Ну, не молчи, раз пришла.

— Танька, знаешь что… Я вот что… Я вот зачем сюда, ну, ты понимаешь… А хочешь по городу прошвырнуться?

Света вынула из кармана белую пушистую варежку, а из варежки десятку долларов и сунула бумажку в нагрудный карман Таниного халата. Бумажка предназначалась, разумеется, для кастелянши на пару с сержантом. У Тани загорелись глаза:

— Гляка–ка, подруга, чо там Африка удумала? Ну, говори, чего там наклевывается…

— Просто так соскучилась, — неумело соврала Африка, разгоняя носком сапожка грязные льдинки в луже. — Дай, думаю, загляну и вытащу ее на свет божий, чтоб проветрилась.

В луже на льду отражалось солнце в радужной нефтяной пленке, поэтому она щурилась и не поднимала глаз.

— А что — айда! — радостно выдохнула Таня Ким и даже расправила за спиной руки, чтобы вздохнуть полной грудью. — А ты шмотки мне принесла?